Задумчивая Сара! Мне к руке
Щекой прижалась ты — и как приятно
Сидеть у нашей хижины, заросшей
Жасмином белым и тенистым миртом
(То символы Невинности с Любовью!),
Следить за облаками, на глазах
Тускнеющими, за звездой вечерней,
Как Мудрость, безмятежною и яркой,
Сияющей напротив! Как прекрасен
На грядках аромат! И как все тихо!
Далекий ропот моря о молчанье
Нам говорит.
А та простая лютня,
В окне прикреплена! Нет, ты послушай!
Под ласкою небрежной ветерка
Она, как дева робкая, упреки
Возлюбленному шлет, ему внушая
Быть повольнее! А теперь по струнам
Смелее он проводит, ноты плавно
Вздымаются по сладостным волнам —
Такие нежно-колдовские звуки
В час сумеречный эльфы издают,
Несомы ветерком из Царства Фей,
Где вкруг цветов медвяных нежно реют
Мелодии, подобны птицам райским,
Без отдыха, на крыльях неуемных!
Вне нас и в нас едино бытие —
Душа всему, что движется навстречу,
Свет в звуке, и подобье звука в свете,
И в каждой мысли ритм, и всюду радость.
По мне бы, право, было невозможно
Не возлюбить всего в обширном мире,
Где ветерок поет, а тихий воздух
Есть Музыка, уснувшая на струнах.
Так, дорогая! На пологом скате
Того холма я лягу в яркий полдень
И наблюдаю, щурясь, как танцуют
Алмазные лучи на водной глади,
Спокойно размышляю о покое,
И много мыслей зыбких и незваных,
И много праздных, призрачных фантазий
Проносится в мозгу недвижном, праздном,
Разнообразны, словно ветерки,
Играющие на покорной арфе!
А что, когда вся сущая природа —
Собрание живых и мертвых арф,
Что мыслями трепещут, если их
Коснется ветер, беспредельный, мудрый, —
И каждого Душа и Бог Всего?
Но ты мне взглядом легкий шлешь упрек,
Любимая! Тебе такие мысли
Неясно-дерзкие не по душе,
Ты требуешь смиренья перед богом,
Дщерь кроткая в семействе Иисуса!
Сказала мудро ты, благочестиво
Отвегнув домыслы незрелой мысли:
Они легко исчезнут — пузыри
В потоке Философского ключа.
Грех толковать мне о Непостижимом:
Лишь, трепеща, его хвалить я должен
С неодолимой внутреннею верой —
Того, кто милосердно исцелил
Несчастнейшего грешника и после
Мне даровал покой, и кров смиренный,
И деву, сердцем чтимую, — тебя!