Ходжсон, в путь, да поживее!
Снят запрет, отплыть пора.
Парус поднят, мерно веет
Благодатный бриз — ура!
Вымпелами грот увенчан,
Салютуют пушки нам;
Час разлуки! Вопли женщин,
Матросни божба и гам;
Гневны лица —
Негде скрыться
От таможенных шпиков;
Мышка еле
Влезет в щели
Меж тюков и сундуков.
Где приткнуться? — вот забота
Пред отплытьем пакетбота.
Лодочник, отдай швартовы!
Пассажирах собрались,
Вот багаж, и все готовы,
Эй, на весла навались!
«Осторожней, тут спиртное!»
«Ах, мне плохо!» — «Плохо вам?
Знайте, будет хуже вдвое,
Черт бы вас побрал, madame!»
Крики, слезы И угрозы
Слуг, матросов, дам, господ,
Ахи, взвизги,
Страхи, брызги —
Все слилось в водоворот.
Да, нелегкая работа
Догрести до пакетбота.
Наконец-то мы у цели!
Правит судном бравый Кид;
Мы каюты осмотрели —
Кто плюется, кто рычит:
«Эта вот дыра — каюта?!»
«Эльфа негде уложить!»
«Есть тут три квадратных фута?»
«Кто здесь, к черту, сможет жить?!»
«Кто? Да каждый
Самый важный,
Самый знатный из вельмож!»
«Что? Вельможа?
Правый боже!
Он с селедкой станет схож!»
Нет, уюта не найдете —
Шум, жара не пакетботе.
Флетчер, Меррей, Боб [305] упали
У фальшборта, как мешки;
Ну-ка, привяжи их, парень,
На собачьи поводки!
При последнем издыханье,
Проклиная все вокруг,
Завтрак вместе со стихами
Выблевал Хобхауз в люк,
Словно в Лету…
«Мочи нету!»
«Что, помочь сложить стишки?»
«Чашку чаю!»
«Погибаю!»
«Дьявол! Лезут вон кишки!»
Где тут выдержать! Умрете
На проклятом пакетботе.
Курс проложен до Стамбула;
Не собьемся ли с пути?
Встречным ветром вдруг задуло,
В щепки может разнести.
«Жизнь — сплошная клоунада», —
Учит философский том;
Значит, нам смеяться надо,
И смеяться вновь — потом;
В поле, в море,
В счастье, в горе,
Над природой и людьми;
Пей стаканом —
Смейся пьяным,
Что уж лучше, черт возьми!
Доброе вино в почете —
Хватит всем на пакетботе.
Не говорите больше мне
О северной красе британки;
Вы не изведали вполне
Все обаянье кадиксанки.
Лазури нет у ней в очах,
И волоса не золотятся;
Но очи искрятся в лучах
И с томным оком не сравнятся.
Испанка, словно Прометей,
Огонь похитила у неба,
И он летит из глаз у ней
Стрелами черными Эреба.
А кудри — ворона крыла:
Вы б поклялись, что их извивы,
Волною падая с чела,
Целуют шею, дышат, живы…
Британки зимне-холодны,
И если лица их прекрасны,
Зато уста их ледяны
И на привет уста безгласны;
Но Юга пламенная дочь,
Испанка, рождена для страсти —
И чар ее не превозмочь,
И не любить ее — нет власти.
В ней нет кокетства: ни себя,
Ни друга лаской не обманет;
И, ненавидя и любя,
Она притворствовать не станет.
Ей сердце гордое дано:
Купить нельзя его за злато,
Но неподкупное — оно
Полюбит надолго и свято.
Ей чужд насмешливый отказ;
Ее мечты, ее желанья —
Всю страсть, всю преданность на вас
Излить в годину испытанья.
Когда в Испании война,
Испанка трепета не знает,
А друг ее убит — она
Врагам за смерть копьем отмщает.
Когда же, вечером, порхнет
Она в кружок веселый танца,
Или с гитарой запоет
Про битву мавра и испанца,
Иль четки нежною рукой
Начнет считать с огнем во взорах,
Иль у вечерни голос свой
Сольет с подругами на хорах —
Во всяком сердце задрожит,
Кто на красавицу ни взглянет,
И всех она обворожит,
И сердце взорами приманит…
Осталось много мне пути,
И много ждет меня приманки,
Но лучше в мире не найти
Мне черноокой кадиксанки!
Как одинокая гробница
Вниманье путника зовет,
Так эта бледная страница
Пусть милый взор твой привлечет.
И если после многих лет
Прочтешь ты, как мечтал поэт,
И вспомнишь, как тебя любил он,
То думай, что его уж нет,
Что сердце здесь похоронил он.